Н А Ш А П А М Я Т Ь З А С Т Е К Л Е Н Н А Я
Его называют музеем, этот домик на улице Шаарей-Цедек в Иерусалиме. Музеем Гуш-Катифа. Но для меня это никакой не музей. И даже не потому, что в нормальном музее должны быть залы или хотя бы зальчики, а здесь максимум комнаты, а если быть точными, комнатенки. Просто для меня здесь нет экспонатов и стендов, а есть запакованный в музейные витрины кусочек моей жизни, кусочек вашей жизнни, кусочек жизни всего нашего народа.
Вот я стою у стены, где за стеклом представлена история еврейских поселений в Газе. Узнаю о предшественниках нашего Шарона. Итак, первым, кто депортировал евреев из Газы, был, оказывается, римлянин Габиний. Сделал он это по приказу другого римлянина, Помпея, в 61 году до нашей эры. А в 1917 (уже нашей эры) турки изгнали евреев из поселений, созданных за тридцать два года до того по инициативе Зеева (Владимира) Высоцкого, одного из лидеров российского движения «Ховевей Цион», а заодно и создателя фирмы, чей чай мы по сей день пьем. А вот в 1929, когда погромщикам удалось выгнать евреев и из древнего Хеврона и из только что созданного Кфар-Эциона, евреи Газы смогли отбиться от арабов. Но англичане их все равно выселили. Ну, а последними (до Шарона) кто преуспел на сем поприще были, конечно же, арабы в 1948 году.
В глаза бросилось название – Кфар-Даром. Вспомнился тот горький день, когда,
поднявшись на крышу кфар-даромской синагоги, я посмотрел на дорогу, по которой должны были придти убийцы поселения, убийцы Гуш-Катифа, и увидел взметнувшийся над соседним домом плакат: «Кфар-Дором второй раз не падет!»
И вот сейчас, спустя пять лет здесь, в маленьком домике посреди Иерусалима, в трех шагах от улицы Яффо я читаю про первое падение Кфар-Дарома.
И было-то поселению тогда восемнадцать месяцев – возраст почти младенческий. Да вот довелось этому малышу не только повоевать, но и умереть в бою. В 1948 году Кфар-Даром бастионом вырос на пути египтян, рвущихся на север. Здесь замедлилось продвижение вражеских войск к Тель-Авиву. Восьмого июля арабы взяли Кфар-Даром, но Тель-Авив был спасен.
И следующий стенд – возрождение. 1970 год. План Рабина под названием «Пять пальцев». Что это означало? То, что Рабин при всей его левизне понимал, что единая Газа ВСЕГДА будет представлять опасность для нашей страны и принял решение построить поселения, разъединяющие и одновременно окружающие арабские города Хан-Юнес, Дир-эль-Балах, Рафиах и собственно Газу. В результате появились новые поселения – Ацмона, Катиф, Нецарим, Мораг, Ганей-Таль, Ган-Ор, Неве-Дкалим, а в 1989 возродился Кфар-Даром. После того, как Бегин отдал Синайский полуостров, разрушив там наши поселения и прежде всего прекрасный Ямит, изгнанные оттуда евреи перебрались в Гуш-Катиф. Так появилось поселение Алей-Синай.
Что меня всегда поражало – это бессмысленная жестокость и иррациональность, проявленное в отношении Алей-Синая. В отличие от других поселений Гуш-Катифа, Алей-Синай находился прямо у Зеленой черты – границы 1967 года. Ну что стоило передвинуть границу на несколько сотен метров и оставить его в Израиле?! Неужели так необходимо было людей, однажды уже согнанных со своих мест снова оставлять без крова? Причем, ничьи интересы – я имею в виду арабов – при этом ущемлены бы не были -.между Зеленой чертой и Алей-Синаем не было никаких арабов. Кстати, ликвидацию Ямита в свое время проводил тот же Шарон. Впрочем, справедливости ради отметим, что и Гуш-Катиф по поручению Рабина создавал он же. Вот уж действительно – я тебя породил...
И дальше история в фотографиях. Собственно, всю ее можно свести к простой схеме: голые пески – цветущий сад – руины. А между этими пунктами – чудо создания рая земного на песках и подвиг людей, соучаствовавших с Вс-вышним в этом чуде.
... Все, что осталось от этого чуда – фотографии да баночки с землей Гуш-Катифа, которую, отправляясь в очередное изгнание, евреи Газы взяли с собой, как самое дорогое.
Самое горькое для меня место в этом доме – так называемый кинозал. Пятачок два на два метра. Звучит песня, а под эту песню на экране возникают сцены расправы с поселенцами. Почти то, что я в тот день видел своими глазами, - и тоже синагога, только не в Кфар-Даром, где я был, а в Неве-Дкалим. Вот парня скрутили, он вырвался и теперь показывает нам свою окровавленную руку. Вот отец и маленький сын разрывают на себе одежды в знак оплакивания близкого существа – родного поселения. А вот ЯСАМники уже потрудились, и теперь очередь парамедиков – раненого кладут на носилки. Причем на голове у него – тфилин.
Молодежь сидит на полу и пытается сопротивляться. Их выдергивают, как цветы – с корнями. У нас в Кфар-Даром было точно также. Еще помню многие пытались приковать или привязать себя к стульям, столам, шкафам...
Ба, знакомое лицо! Депутату Кнессета Ханану Порату выламывают руки. Знакомые лица, знакомые методы расправ....
Вот тащут человека. А юноша кричит: «Что вы делаете, это же мой отец!» Вот также на моих глазах семнадцать лет назад полицейские тащили в каталажку рава Герлинга из поселения Кдумим, а ребята кричали: «Что вы делаете, это же наш раввин!» Впоследствии его убили арабы.
А вот мальчик с интеллигентным еврейским лицом что-то доказывает офицеру. И следующий кадр – рыдающие полицейские выносят из обреченной синагоги свитки Торы. И дальше – рыдающие солдаты. Еврей остается евреем даже когда соглашается соучаствовать в преступлении.
Читатель, можно я прервусь? Мне слишком больно видеть это и вспоминать, а ты, когда в следующий раз приедешь в Иерусалим, сможешь зайти сюда и сам все... нет, не посмотреть – пережить.
А сейчас давай лучше побеседуем с директором музея. Шломо Вассертайль сам когда-то участвовал в создании поселений в Газе, теперь он - один из тысяч изгнанников.
Шломо рассказывает как все начиналось, как на песках создавался цветущий сад
- Арабы говорили нам: «Вы меджнуны – безумцы! У вас здесь ничего не вырастет. Турки пытались, англичане пытались, мы пытались... Никому ничего не удалось». Но мы все равно возводили сады.. Причем обратите внимание – наши поселения строились на пустых землях. Мы никого не сгоняли с мест. Нас согнали...
Но Шломо не хочет зацикливаться на Изгнании. Его отношение к раздавленным поселениям можно выразить словами Жуковского:
«Не говори с тоской: их нет,
Но с благодарностию: были».
- Гибель поселений – ужасна, говорит он, - но не это хотели мы сказать нашим музеем.
- А что же? - возмущенно спрашиваю я.
- Прежде всего - связь людей и земли. Только представьте себе - на Гуш-Катиф упало 7000 снарядов. А мы не уходили. В районах, прилегающих к Гуш-Катифу, но внутри Зеленой черты, была скидка с налога - 13%. Прямая выгода – переехать. Не переезжали. Далее - связь людей между собой. Здесь самый точный образ – хор. Когда каждый вкладывает понемножку, а вместе получается много. Так вот совместно и работали. Жили одной семьей...
Я вспоминаю изгнанников из поселения Неве-Дкалим в иерусалимской гостинице «Джерузалем Голд». Там были большие семьи с многочисленными братьями и сестрами. Определить где начинается одна семья и где кончается другая, было почти не возможно. ВСЕ были братьями и сестрами. А как поселенцы умоляли, чтобы их не рассылали в разные места, чтобы бывшим соседям позволяли селиться вместе!...
- Но более того – речь шла не только о поселенцах, но обо всем народе Израиля! У нас фраза о том, что все евреи ответстенны друг за друга означала нечто вполне конкретное – люди со всего Израиля присылали нам в виде займов тысячи шекелей. Да и святость земли нашей становилась при этом чем-то реально ощутимым. Эта связь между разными уголками страны давала ясное понимание, что Герцлия не менее свята, чем Хеврон.
Здесь я не выдерживаю:
- И эту святую землю с такой легкостью... А ведь мы до последней минуты надеялись на чудо!
- Да, - грустно усмехается Шломо. – это многих приводит в смущение. «Как же так? Молились, молились, а Гуш-Катиф все равно был уничтожен». Что можно ответить? Молитва не коспомат.
Я думаю о странном замысле Вс-вышнего. Может, таким образом он задумал предупредить наш народ, чтобы, расплатившись сдеротским ужасом за издевательство над своими гражданами и своей землей, мы смогли представить себе, что ждет страну, если подобная подлость будет повторена в десятикратном размере в Иудее и Самарии?
Должно быть, те же мысли приходят в голову Шломо, потому что без всякой видимой связи с предыдущими словами, он вдруг говорит:
- Где нет евреев, туда приходят арабы. Мы хотим, чтобы музей наш всегда служил следующим поколениям напоминанием – ни песчинки Земли Израиля нельзя отдавать.
То есть вот давайте представим ситуацию – положение катастрофическое, танков не хватает, единственный выход – оставить какой-то район или населенный пункт. Ответ – это не выход. Нельзя оставлять. Нельзя потому что нельзя. Смотрите как русские за Курильские острова держатся. Ну конечно, Россия маленькая, вот и дорожит своей землей, а Израиль он большой...
- Интересно, на что расчитывали наши политики ратовавшие за отдачу земель вообще и Размежевание в частности?
- Ну, например, Шитрит, услышав предсказание, что ракеты начнут падать на Ашкелон, заявил: «Почему вы так пессимистичны? Не будет ракет! Будет мир!» А Йоси Сарид ответил на пророчество пророчеством: «Если ходь одна ПУЛЯ долетит до нас, мы из пушек разнесем Газу!» Я тогда ему сказал: «Может и разнесете. Но если при этом погибнет хоть один арабский ребенок, весь мир встанет на уши. Вы к этому готовы?» А сейчас даже Перес, один из вдохновителей Размежевания называет уход из Газы ошибкой.
«Ошибочка вышла, гражданин начальник», - мысленно произношу я, вспоминая утопающий в цветах Кфар-Даром.
- Все их былые аргументы, - продолжает Шломо, - сплошная демагогия. Например, говорят о демографической проблеме. Это мы еще семьдесят лет назад от англичан слышали. Они тогда говорили, что сюда нельзя ввезти и кошку, настолько все забито.
А сейчас нам твердят о росте арабского населения. Но есть цифры. И они говорят нам, что процент евреев в Израиле сейчас не меньше, чем шестьдесят лет назад...
Шломо достает книгу отзывов и начинает листать. В пестром потоке сверкают имена депутатов Кнессета, журналистов, писателей. Вот запись девяностошестилетнего Йосефа Агива. В 1915 (посчитайте, сколько ему тогда было), родители, привезли его из Ливии и поселились в Газе. А в 1917 турки его семью выселили. Все детство его прошло под рассказы об этом прибрежном крае. Запись, которую он оставил, коротка: «На будущий год – в Газе!»
А вот эту запись сделал военный летчик, подполковник авиации. Он летал над Иудеей и Самарией, имел возможность сверху оценить необъятность нашей великой родины.
«Вы, - обращается он к поселенцам, - наши ангелы хранители! Вас послал нам Вс-вышний!»
Илан Гилон из партии МЕРЕЦ ходил по музею несколько часов, а потом написал: «С любовью и болью! (Ахавти векаавти!) Да возродится Гуш-Катиф в пределах Зеленой черты!» Устно добавил, в слезах обнимая Шломо: «Да, есть политические разногласия. Но ТАК действовать было нельзя!»
Ну, и еще много отзывов. Понятно, что от представителей всех правых партий. Но и от «кадимцев» и от «аводинцев» тоже немало. А вот певец Гади Эльбаз – исполняющий, между прочим, и песни религиозного содержания – вдруг написал: «Здесь я впервые в жизни почувствовал связь между человеком и Б-жественностью».
Ну, не знаю... Наверно, связь между человеком и Б-жественностью можно почувствовать не только здесь. Но в том-то и сила этого удивительного дома на улице Шаарей-Цедек, что у каждого он – свой. У меня – свой, у Шломо – свой, у Эльбаза – свой. Каким-то он будет у тебя, читатель?
Комментариев нет:
Отправить комментарий