П О Э М А Р А С П А ДА

П О Э М А Р А С П А ДА

...вопросы крови – самые сложные вопросы в мире!

Коровьев

Да, прав Коровьев!Как причудливо тасуется колода! Кровь!

Воланд

Сегодня я вспомнил старую шутку или, как когда-то говорили, «подколку». Предлагается произнести три раза слово «кровь». Подкалываемый честно говорит: «Кровь, кровь, кровь...»

После чего следуют вопросы: «Что у тебя течет по жилам?»

Ответ: « Кровь».

«Что у тебя потечет из пальца, если порезать?»

«Кровь».

«На какой свет надо переходить улицу?»

Жертва ничтоже сумняшеся отвечает: «На красный».

А ты ему злорадно: «На зеленый!»

Вспомнил я после того, как в течение двух часов услышал слово «кровь» не три, а четыре и более раз и всё от разных людей.

...Подмосковная ешива, располагающаяся на территории бывшего пансионата. Здесь проходит семинар израильской школы-интерната «Кфар Ситрин», где я преподаю в группе, приезжающей по программе «НААЛЕ». На семинар со всей России съезжаются дети с родителями. Мы их смотрим, себя показываем, и, если возникает взаимное влечение, то в сентябре эти детишки, помахивая загранпаспортами осядут в нашем Ситрине под жгуче-синим израильским небом. Как минимум на три-четыре учебных года, а даст Б-г и навсегда. Ну, еще надо пройти сохнутовский тест, но, если парень не проходит, а в принципе может учиться и жить в интернате, мы все равно берем – не бросать же еврейского ребенка в чужой стране!

Школа хабадская, следовательно, дети исключительно еврейскиес точки зрения Торы. То есть, по маме. А поскольку на дворе двадцать первый век, будь он проклят, ни одного еврейского папы.

Вот Ваня (красивое такое еврейское имя) – у него еврейка в светском смысле, то есть «чистокровная», была ПРАбабушка. Живет он в Заволжске, в Ивановской области, внешность вполне нейтральная, с антисемитизмом, понятно, в жизни не встречался, учится в обычной школе.

Оказавшись на нашем семинаре, впервые в жизн надел тфилин. А о семинаре где он узнал? В Общине. Не реже, чем раз в месяц, Ваня один или вместе с бабушкой ездит в Еврейскую Общину в Кинешму – на праздники, на шабаты, а то и просто так. Правда, чересчур часто не получается – проезд в один конец – сто пятьдесят рублей, а где их взять, если каждая копейка на счету?

- Ваня, почему ты ездишь в Общину?

- Тянет.

А кто в их семье вышел на общину? Опять же бабушка.

- Было тяжело, никак не могли свести концы с концами, - рассказывает она. – Мужчин в доме нет – и я и дочка в разводе с мужьями. А у дочки двое детей, Ванечкина сестра – совсем кроха. И тут нас познакомили с общиной. Замечательные люди. Очень нам помогают, кроме нх - никто. Знаете, радует, что евреи такой сплоченный народ.

- Ну, а вы-то, сами, когда и как себя ощутили еврейкой? Может быть мама вас как-то знакомила с еврейской культурой.

- Да что вы! У меня и мама, и бабушка, и тетя Эмилия отовсюду только и слышали: «Жидовка! Жидовка!» Вот и стремились детей оградить от всего еврейского. При нас никогда говорили ни на идише, ни на иврите.

- Значит, они здесь ни причем?

- Что значит «ни при чем»? Еще как при чем! Мы ведь их обожали, а вот отца не любили – он маму жидовкой называл.

- Но вы-то, ничего не зная о еврействе, кем ощущали себя?

-...Еврейкой!

- ?

- Кровь. Других объяснений у меня нет. Я не просто обожала маму, тетю, бабуленьку! Я, не смотря ни на что, чувствовала их еврейство и любила его.

Так в первый раз за сегодняшний день я услышал слово «кровь».

- Ну, а то, что это еврейство скрывали?

Моя собеседница разводит руками – а что, мол, оставалось делать...

- У мамы брат был. Он во время войны получил звание генерала. Так вот фамилию – Грузенберг – он не сменил, а национальность сменил, русским записался. Специально себе биографию придумал, будто детдомовский. И потомки его по мужской линии все Грузенберги и все скрывают, что у них в роду есть евреи. Понимаете, идет планомерное уничтожение нации.

«Или самоуничтожение», - мысленно добавляю я.

- А в Израиль? – спрашиваю вслух.

- Несколько лет назад оформили вызов, но не поехали. Страшно как-то. Страшно. Жить самим и внука обрекать на жизнь в стране, где еще недавно люди при детях боялись на родном языке говорить, где муж жену вполне в чеховских традициях крыл жидовкой – это не страшно. А что здесь завтра ждет еврейских детей?

Подходит Артем. Младший брат и копия моего любимого ученика, Аарона, до иудейских заморочек – Антона. Аарон отучился у нас в Ситрине и... вернулся в Казань. Один из немногих, кто не остался в Израиле. Ходит в тамошнюю еврейскую общину, активничает в еврейских организациях... и все же – горько.

- Не сошелся он менталитетом с израильтянами, - чуть ли не оправдываясь говорит его мама, - не понравилось ему там. Может, виной кровь? Все-таки папа русский.

Опять – кровь. Только теперь - в противоположном направлении.

- Артем, - спрашиваю ее младшенького, - а ты кем себя чувствуешь – евреем или русским.

- Немножко русским... – неуверенно начинает он и твердо заканчивает, - а в основном евреем!

- А где учишься?

– В еврейской школе.

- К нам в Ситрин поедешь?

- Да. Хочу съездить в Израиль. Попробовать себя.

Мама мальчиков уже съездила, попробовала. Но об этом потом. Сначала о самой маме. Родители (оба евреи) когда-то назвали ее Радмилой – в честь югославской певицы Радмилы Караклаич.

- В нашей семье, - рассказывает она, - о еврействе не говорили. Еврейство скрывалось. Дед расплатился за него отсидкой с пятидесятого по пятьдесят третий. Подоплека – явно антисемитская. С тех пор национальность не афишировали. Никакой связи с еврейством не было. Когда мне исполнилось восемнадцать, папа сказал: «Поменяй отчество».

- А какое у вас отчество?

- Шломовна...

Радмила Шломовна – это звучит гордо.

- ...Но в загсе отказали – имя, фамилию – пожалуйста, меняйте, а отчество – только на уровне Совмина.

- Ну, а как проснулось еврейство?

- Сначала – в моей сестре. Почему - не знаю, кровь, наверно. Когда образовалась Община – она пошла волонтером. А потом и я стала там работать. Занималась развозкой обедов, была патронажной сестрой. Сейчас я там не работаю. Но в синагогу иногда сильно тянет. На шабат хожу в одну религиозную семью. Читаю псалмы Давида. Муж хотел уехать в Израиль (!) а я не хотела ехать. Так и не поехали. В позапрошлом году побывала в Израиле. И окончательно поняла что я себя там просто не найду. Но именно в Израиле у меня проснулся очень сильный интерес к нашей еврейской религии.

- Вы бы хотели, чтобы ваши дети стали религиозными?

- Честно говоря, не очень. Как-то нехорошо по отношению к мужу. Но если Артем найдет себя в Израиле – пусть. Ему жить. Хотя мне будет немного обидно потерять еще одного носителя русского языка – я очень много в него вложила – ведь я библиотекарь!

Отказ от отчества и отказ государства принять этот отказ...

Русский муж, который рвется в Израиль и еврейка, которая себя там не видит...

И этого же мужа может обидить то, что дети соблюдают еврейские заповеди...

И нежелание чтобы ребенок жил среди своего народа, поелику в этом случае станет меньше одним носителем Великого и Могучего...

Я, знаете ли, во всем этом несколько теряюсь.

А разговор со следующей мамой – еще интереснее. Во-первых, я ошибся, говоря что нет еврейских пап. Вот у Зифа, вернее у Зиата, то есть нет, все-таки у Зифа, папа еврей. Правда, не простой, а йеменский. Папина мама в детстве приняла ислам и вышла замуж за пакистанца. Папа родился, вырос мусульманином и женился на питерской ашкеназке. Та приняла ислам и уехала в Йемен. Видите как все просто.

Прабабушка Зиата-Зифа тихо хранила традиции, но свое еврейство не афишировала и детям что-либо о нем говорить боялась. Нам с вами этих гримас йеменской действительности не понять.

- Но знаете, - вдруг прерывает сама себя рассказчица, - именно там, в Йемене я увидела – еврейство не умирает! Сколько бы евреи ни принимали ислам, они остаются евреями. Одно слово – кровь! Там есть город – Яффе. Его жители – потомки евреев, некогда принявшие ислам. Так у них на лбу написано, что они евреи. Да и арабы их иначе, чем евреями и не зовут.

И тогда я поняла – надо уезжать из мусульманской страны. Расставаться с мужем было тяжело, но я вернулась в Питер, и знаете что сделала в первую очередь? Устроила ребенка в еврейскую школу. Вообще, Россия приятно поразила – то, что ты еврей нет, больше нужды говорить шепотом.

Пришла к вере в Б-га, нашей еврейской вере. Ездила в Израиль – мало того, что все безумно понравилось – святость ощущается на каждом шагу. Пора перебираться. Домой. Пусть сейчас Зиф поедет, а следом – и я!

А вот четвертая моя собеседница, Света, в шоке. Что творится с сыном?!

И правда – ну какое ей дело до этого Израиля?! Папа - осетин, муж (бывший) – осетин. Света обожает свой Владикавказ, и вообще всю жизнь считала себя осетинкой. Так нет же! Ее обосетиневшаяся еврейская мама вдруг зачастила во владикавказское Еврейское Общество. Потянуло, понимаете ли! Кровь, понимаете ли! А за ней и Вовка. Начиная со второго класса ездит в еврейские лагеря, корешит с религиозными мадрихами, затащил на этот семинар, и теперь в свои четырнадцать с половиной твердо решил – в Ситрин! В Израиль!

- Совершенно необъяснимо! – разводит руками Светлана. – Откуда в нем это! Кровь, кровь, кровь...

Вообще-то, у меня к крови настороженное отношение. Я помню слова Галича: «Мы с тобой одной крови» – звериный зов! Человеческий – «мы с тобой одной веры»! Но в том беккетовско-ионесковом мире, где живут мои героини и их дети – не до жиру. И ведь это еще – золотые крупицы. Подавляющее большинство после гибели Совка возрадовались не свободе быть евреем, а свободе НЕ быть евреем. Ура! – Нет национальности в паспорте! Ура! – теперь бьют не нас, а кавказцев, таджиков, а мы как бы уже и русские, свои! Ура, если наших и бьют, то не по паспорту и не по морде, а по шляпе, из-под которой торчат пейсы, а кто одет по-христиански, в том уже еврея не спешат заподозрить.

Время полураспада закончилось. Настало – время распада. И я пишу Поэму Распада, и нравится мне это или не нравится, единственное, что осттается восславить – это кровь.

Итак - да здравствует кровь, коли все остальное мы порастратили! Все поистратили, все – Тору, Родину, культуру , язык! В семидесятых русско-еврейский поэт Саша Дубовой, он же Александр Алон отвечал на вопрос «С чего начинается Родина?

С той песни, что пела нам мать

И с внешности нашей, которую,

У нас никому не отнять.

Всё. И с песней покончено и с внешностью.

Поют наши мамы, убаюкивая еврейских малюток:

«Дам тебе я на дорогу образок святой...»

А внешность... Вон они бегают, наши юные евреи-по-бабушкам, востроносые и белокурые... И все-таки, евреи. И все-таки – кровь!

И ведь что обидно - времена-то какие! Не нужно уже быть героем и переходить улицу на красный свет. Свет давным-давно – зеленый!