Путь к себе или Белая ночь в горах Самарии

ПУТЬ К СЕБЕ ИЛИ БЕЛАЯ НОЧЬ В ГОРАХ САМАРИИ

Поселение Элон-Море в Северной Самарии я считаю своим домом. Здесь я провел
семнадцать самых прекрасных лет моей жизни. Сюда я приезжаю всякий раз, как выдается свободная минута. В других местах в Израиле я проживаю. Здесь – живу.
Сегодня в нашем доме – праздник. Шабат Лех Леха.
Как известно, каждую субботу читается определенный раздел из Торы, так что за год прочитывается все Пятикнижие. Недельный раздел Лех Леха начинается словами: «И сказал Бог Авраму: иди к себе из страны своей, от родни своей и из дома отца своего в страну, которую я укажу тебе... И пошел Аврам, как повелел ему Бог... И взял Аврам Сарай, жену свою, и Лота, племянника своего, и все достояние, которое добыли, и души, которые приобрели в Харане. И прошел Аврам... до... Шхема, до Элон-Море».
Итак, Авраам забирает самых близких людей, а также души (вместе с телами), которые «добыл» в Харане проповедью единобожия, порывает с родиной, родней и отчим домом и отправляется «в страну, которая ему будет указана» - в переводе на нормальный язык, «туда не знаю куда» - именно для того, чтобы придти «к себе», к своей сущности, к своей вере, к своей «еврейскости». И следующие за этим слова «и пошел...» «и пришел...» являются скупым описанием первой встречи первого еврея с самим собой и с Землей, которой в будущем предназначено навеки стать землею Израиля. После всячеких бавелей и харанов зазвучали, наконец, первые имена мест на НАШЕЙ земле – Элон-Море, Шхем.
В Шхеме сейчас шабат Лех Леха не празднуется. Да и сами его жители называют свой город ни Шхем, а Наблус. Он очень красиво смотрится из нашего Элон-Море. Когда-то его пригородные шоссе выстраивались в четкую шестиконечную звезду, и в жгучей южной ночи город расцветал пестрым светящимся магендавидом. Сейчас он расстроился, и похож на светящуюся медузу. Но все равно – смотрится. И «слушается». К перекличке муэдзинов, будившей меня по утрам, я привык. Довольно кстати, мелодичная. Но вот когда там начинался митинг, это было что-то. Я, конечно, арабского не понимаю, но ненависть она на всех языках ненависть, ее не надо переводить. И думаю, что с трех раз смогу догадаться, против кого эта ненависть направлена. Нет, господа, в Шхеме Лех Леха –увы! - не отмечают.
Зато в Элон-Море в этот день съезжается народ со всего Израиля и не только, религиозные люди всех мастей и не только, евреи и не только. Я же работаю в школе Кфар-Ситрин с детьми, приехавшими из России и Украины на временную учебу по программе НААЛЕ, и по окончании школы им предстоит решить, остаться ли в Израиле или ехать обратно. Меня давно подмывало привезти своих воспитанников на этот праздник. Проблема в том, что на Лех Леха все жители поселения принимают гостей, и, как говорится, местов нет. Ни спальных, ни «едальных». Можно, конечно, устроиться в местной гостинице и принимать участие в трапезах, организуемых секретариатом поселения. Но у школы денег на подобную роскошь не имеется, а у детей – подавно.
Представьте, как я возрадовался, когда мои близкие друзья позвонили мне и сообщили, что их знакомые, ежегодно по традиции навещавшие их на Лех Леха, в этом году приехать не смогут, и я могу не только сам приехать, но и прихватить с собой несколько великовозрастных крошек. Персонал школы, услышав эту новость, изъявил готовность выложить сколько нужно на дорогу нашим цадикам, так что «прихватывай, Саша, прихватывай, дорогой!» «Прихватывать так прихватывать», - решил я и начал обзванивать и остальных своих друзей из Элон-Море в поисках дополнительных посадочных мест на трапезы. Но не тут-то было. Кому ни позвонишь, у всех забито. Только и слышишь: "Саша, дорогой, где ты был две недели назад. Сейчас у нас полно гостей". По моим расчетам к полутора тысячам обитателей нашего поселения в этот день должно было прибавиться минимум столько же. Все же для десяти гавриков места за столом я наскреб. С ночлегом оказалось проще – в спортзале в «Мерказ пайс» любой желающий мог получить мат (в спортивном смысле, а не в лингвистическом) и вволю выспаться. Подвозка была из Петах-Тиквы, спецавтобусом. Всю дорогу то оттуда, то отсюда слышались восторги по поводу того, что мои хлопцы, еще не став репатриантами, едут в крамольное поселение и вообще – «русские» тоже с нами. Мои герои сидели, задрав носы. А публика вокруг, была, кстати, довольно интересная. Далеко не все представители мужского пола были в кипах, да и отдельные девушки в брюках тоже попадались. Поселенцев среди них не было, но в каждом, буквально в каждом, сквозило нечто, что составляет суть поселенца – повышенное чувство любви к земле Израиля и к народу Израиля. Чувствовалось, что даже те из них, что никогда не были в Элон-Море, возвращаются к себе. Когда-то у нас в самом Элон-Море была школа-интернат для репатриантов. Так вот один из моих тогдашних воспитанников сказал на выпускном вечере: «Теперь, где бы мы ни жили, мы всегда и всюду останемся поселенцами!» Скажут ли когда-нибудь мои нынешние орлы что-то подобное? Хотелось бы.
По приезде одни разошлись по семьям, другие отправились обживать спортзал. Когда мы явились в главную синагогу встречать субботу, народу было не так уж много. Но подобно тому, как каменная чаша горного источника по капле наполнияется чистой водой, так и каменнный сосуд синагоги по человеку, по человеку наполнялся, и, когда начались субботние песнопения, все уже было забито под завязочку.
«Слышали ль вы субботние песнопения в синагоге в Элон-Море?!» - воскликнул бы Гоголь, если бы сам слышал их. И ответил бы, удручено повесив антисемитский нос: «О, вы не слышали субботних песнопений, особенно на Лех Леха!»
А мы слышали! Каждый псалом каждым присутствующим запевается сначала вполголоса, а потом все громче, и вот уже голоса сливаются в волну, которая нарастает и девятым валом обрушивается на зал. И ты чувствуешь, как водоворот музыки и молитвы, что по сути одно и то же, подхватывает тебя, заверчивает и уносит куда-то ввысь. Лермонтов писал «И в небесах я вижу Бога». Ты же в этом пении слышишь голос Его. Мой чисто славянский друг из Москвы, гостивший в прошлом году в Израиле, обожатель и классической и современной музыки, побывав на субботней молитве в нашей синагоге, сказал: «Ничего более потрясающего я в жизни не слышал!»
А вот наши дети – все, между прочим, евреи по галахе – спали. Ни все и не все время, но в основном спали. Может, проведя всю жизнь в хабадских учебных заведениях, привыкли к другому стилю, а может, белиберда, которую они двадцать четыре часа в сутки перекачивают из наушников в свои несчастные уши, отбила у них способность воспринимать любую музыку. Правда, Мишка Х., главный заводила вдруг где-то посередине включился и начал старательно выводить незнакомые мелодии. Правда, Влад, наш главный интеллектуал, вдруг с таким чувством запел «Пойдем, мой друг, встречать невесту-субботу!» что, казалось, сверху на него заструились какие-то флюиды. И вообще к заключительному гимну «Адон Олам» уже почти все проснулись и исполнили его вполне вдохновенно. Почти все. Но вот Саша, наш главный оппозиционер, как по приходу в синагогу, плюхнувшись на сиденье, опустил голову на руки, так и не поднимал ее, пока не услышал: «Шабат шалом, Саня, пошли на трапезу!» Да и Димочка - самый младший из всех – ну так сладко посапывал!
Перед традиционным десятиминутным уроком Торы который должен был дать главный раввин поселения Эльяким Леванон, в синагоге появился почетный гость – Зеев Элькин, председатель парламентской фракции Ликуда и сопредседатель лобби за Эрец Исраэль в кнессете. В заднем ряду кто-то, очевидно, вспомнив, с членства в какой партии начиналась его политическая карьера, заклокотал: «КАДИМА! КАДИМА!» Но на него со всех сторон зашикали в том смысле, что «кто прошлое помянет». Послышалось: "Он наш!" Молодец!" "Он очень много для нас делает!"
Рав Леванон начинает урок. Как всегда, выступление его блестяще. Вневременная тема – встреча еврея с Эрец-Исраэль. Но к сожалению, к вечности этой примешивается грустная, если не сказать гнусная, повседневность. Ныне Земля Израиля – разменная монета в торге с нашими ненавистниками. А всех, кто этому торгу пытается помешать – к ногтю! Формально «Замораживание» прервано. Фактически же мало того, что всеми силами продолжают тормозить строительство в поселениях, но и вообще пытаются сделать жизнь поселенцев невыносимой. Так, сегодня утром в при въезде в маленькое поселение Хават-Гилад, созданного на места убийства арабами человека, возглавлявшего борьбу с террором и охрану поселений Гилада Зара, был задержан грузовик со... шкафами. Армейские власти объявили, что это – строительные материалы!
- Я им позвонил, - продолжает рав Леванон, - и говорю: тогда давайте обыскивать всех у входа в поселение и конфисковывать гвозди, шурупы, гайки... Это уж точно стройматериалы! В общем, отложили разбирательство до воскресенья.
Детишки мои ничего не поняли из-за незнания иврита. А знали бы - все равно бы ничего не поняли. Не их это пока проблемы. Они из другого мира. Пока.
После молитвы сотни людей высыпают на улицу. И еще сотни детей и женщин, молившихся дома, к ним присоединяются. В других синагогах служба тоже заканчивается и новые прихожане заполняют улицы. И на всех, буквально на всех, белые субботние одеяния. Месяц еще совсем тонюсенький, но темной эту ночь никак не назовешь. Тысячи людей, празднующих Лех леха, выкрасили ее в белый цвет. Белая ночь в горах Самарии! И видя это, небо улывается миллионами звезд.
После молитвы и мои дети расходятся по семьям-кормилицам. Я с двумя ребятами –иду к моему другу Шарону Коэну. Друг-то он друг, но моложе меня раза в полтора. У них, как и у всех жителей поселения полным полно гостей, причем, почти все – дети, которых пригласили Шароновы отпрыски. Мои ребятки ужасно смущаются. Это уже потом, перед уходом они на своем жиденьком иврите будут изгиляться в выражениях восторга. А сейчас они прислушиваются к тому, как этот странный Шарон, явно сефард, обсуждает с дядей Сашей романы какого-то Оруэлла. Ну дядя Саша – ладно, он в тридцать шесть к религии пришел, до тех пор успел нахвататься, но этот Шарон- с рождения «датишник», да еще и темнокожий. Про таких говорят, что они ничего, кроме своей Торы не знают. И вот, пожалуйста! А книжки, судя по тому, как дядя Саша свой разговор с Шароном перевел, интересные. Надо почитать.
Но вот доходит дело до Торы. Шарон берет слово:
- Мы с Сашей вместе работали в школе для русскоязычных подростков. И мне это очень помогло. Только пообщавшись со своими учениками, я, на двадцать седьмом году жизни начал понимать главу Лех Леха. Я понял, что не зря наши мудрецы говорят, что уход из Ура Халдейского был первым из десяти испытаний нашего праотца, последним из которых был приказ принести сына в жертву на горе Мориа. Аврам действительно совершил подвиг. Я ведь вырос в Израиле и как думал: Лех Леха это же сплошной кайф! Добро пожаловать в Израиль! Святая земля! Историческая родина! Корзина абсорбции! И только пообщавшись со своими учениками, с «олимовскими» детьми, я понял, насколько это трудно – порвать со всем и всеми, с чем и кем у тебя была кровная связь – со страной, к которой ты привык, с тамошним небом, с той культурой, с близкими, с друзьями, понемногу и с родным языком, и явиться в совершенно новый мир, с иными проблемами, с иной ментальностью.Но тяжелее всего даже не это. Ты сам должен измениться. Ты должен наполнить себя иным содержанием. Из Аврама ты должен стать Авраамом!
- Ребята! – обратился он к моим спутникам. – Ваш учитель и мой друг Саша поведал мне, что вы после школы собираетесь остаться в Израиле. Как еврей я счастлив. Но я понимаю, что вам предстоит нелегкое начало. Утешайте себя тем, что Аврааму было намного труднее. И не только потому, что на самом деле у него не было корзины абсорбции, и никто не кричал ему «Добро пожаловать в Израиль!», которого тогда тоже, кстати, не было. А в первую очередь потому, что ему было семьдесять, а вам – сколько?
- Семнадцать, - хором ответили дети, живенько вспомнив, что такое «бен кама».
- Вот то-то же, - заключил Шарон, поднимая бокал с соком. - Лехаим-лехаим!
После трапезы мои воспитанники отправились якобы в спортзал якобы спать. Я пошел к очередному другу действительно спать, не якобы. Неладное заподозрил на следующее утро, когда они не только не явились на молитву, но и, когда я явился будить их уже после молитвы, пришлось буквально сдирать бедняжек с матрацев. Правда открылась во время утренней трапезы и заставила меня расплыться в счастливой улыбке. Оказывается, они шлялись до пяти утра, перезнакомились и подружились со всей – столь обожаемой мною местной молодежью, которой тоже дома не сиделось и в постелях не лежалось, а в пять утра САМИ, без команды чуткого мадриха отправились в синагогу на первый миньян, и только потом двинулись спать. Насчет молитвы – верю, потому что обычно хлопцы пижонят своим НЕУЧАСТИЕМ в отправлении культа, и то, что сегодня произошло – настоящее чудо, которое впрочем, еврейская душа сотворяет только так, если на нее не давить и оставить в покое. А что касается ночных знакомств, то, когда мы отправились на прогулку, они, как старые приятели общались со всеми встречными моложе двадцати лет, а, раскланявшись с одной юной уроженкой Элон-Море объяснили мне: «Вообще-то она по русски ни бум-бум, но с гордостью называет себя Юлей Матрешкиной».
В этот день в нашем поселении была обширная программа. Раввины, и в первую очередь рав Леванон, давали уроки, Зеев Элькин и другой депутат Кнессета, приехавший на праздник, Ципи Хотобели, выступали перед поселенцами.
Для желающих экскурсию по поселению провел Бени Кацовер, один из основателей не только нашего поселения, но и всего поселенческого движения, начиная с создания Кирьят-Арбы. После йом-кипурской войны, когда в Иудеи уже расцвели и Гуш-Эцион и Гуш-Катиф и та же Кирьят-Арба, здесь, в Самарии, бывшая граница Израиля, так называемая «зеленая черта» превратилась в черту оседлости – едва к блок-посту приближалась машина с желтым номером, как ее разворачивали и отправляли обратно. Бени, рав Менахем Феликс и другие энтузиасты создали группу под названием Элон-Море и начали предпринимать попытки создать поселение. Ночью они переходили «Зеленую черту» и разбивали лагерь, а утром приезжали солдаты и полиция, выкручивали им руки и, побросав в грузовик, увозили. Такое происходило восемь раз.
Затим плотина была прорвана. Появилось первое поселение. Оно было создано к западу от Шхема и названо Элон-Море.
На этом новоявленные поселенцы решили не останавливаться. Едва они укоренились на новом месте, как Бени и рав Феликс отобрали из них самых обезбашенных и однажды ночью двинулись через Шхем в Восточную Самарию. Там они заняли заранее облюбованную ими гору, объявили, что Элон-Море теперь они, а прежнее поселение переименовали в Кдумим. И тут оказалось, что эта бесплодная, гора, без единой постройки, без единого дунама обработанной земли, без единой оливки, числится за каким-то арабом. Проблема. В качестве решения поселенцам предложили объявить поселение «стратегическим». По закону, существующему еще со времен турок, государство может отчудить в военных целях землю, принадлежащую частному лицу, если она никак не используется. Так объявите: "Отсюда просматривается и простреливается территория аж до Тель-Авива, мы здесь живем, чтобы охранять эту территорию, из стратегических соображений" и дело с концом. От вас тут же отстанут. Ответ был краток – мы здесь не из стратегических соображений, а потому, что мы евреи и это наша земля.
Неожиданно нашли по соседству бесхозную гору и предложили евреям передвинуться туда. Половина поселенцев согласилась, и таким образом возникло окончательное Элон-Море, нынешнее. А самые крутые сказали: «Нам и здесь хорошо!», забаррикадировались в караванах и стали ждать выселения. За три дня до предполагаемой атаки араб, владелец горы, продал ее евреям за двести тысяч долларов и слинял в Америку. Так появилось соседнее с Элон-Море поселение Итамар.
Обо всем этом Бени рассказывает ивритоязычным гостям, а я – моим любимцам. Не знаю, как те, а мои слушают во все уши. Потом засыпают меня вопросами о том, что творится в наших краях творится сейчас. Увлекаюсь и рассказываю все последние новости, включая события на въезде в Хават-Гилад. Пацаны рвутся в бой.
- Поедем туда, покажем им! – кричат они.
- Обязательно, - говорю. – Нам не хватает только чтобы вас депортировали из страны как иностранцев, нарушающих закон!
- Ну ничего, - заключает мудрый Влад. – Вот скоро мы получим гражданство, и тогда...
Уж постоим мы головою
За родину свою.
Вечером, когда садимся в автобус, набираюсь смелости:
- Ну как вам?
В ответ хором:
- Дядя Саша, а когда опять сюда?
Обратите внимание – не «можно ли». Это-то уже решено. Ты только скажи когда, дядя Саша.
Я не очень доверяю экстазу. К утру он обычно проходит. Мне нужно другое – желание. Рав Михаэль Гитик как-то подметил, что китайские и еврейские мудрецы по-разному отвечают на вопрос, с чего начинается путь в тысячу ли (или парсот). Те отвечают: «С певого шага», а наши – с желания идти. Что до моих юных мудрецов, то им предстоит путь куда длиннее – из мира в мир.
На следующий день, когда я приехал на уроки, они сразу же подскочили ко мне с вопросом: «Дядя Саша! Ну что там Хават-Гилад?»










ПУТЬ К СЕБЕ ИЛИ БЕЛАЯ НОЧЬ В ГОРАХ САМАРИИ

Поселение Элон-Море в Северной Самарии я считаю своим домом. Здесь я провел
семнадцать самых прекрасных лет моей жизни. Сюда я приезжаю всякий раз, как выдается свободная минута. В других местах в Израиле я проживаю. Здесь – живу.
Сегодня в нашем доме – праздник. Шабат Лех Леха.
Как известно, каждую субботу читается определенный раздел из Торы, так что за год прочитывается все Пятикнижие. Недельный раздел Лех Леха начинается словами: «И сказал Бог Авраму: иди к себе из страны своей, от родни своей и из дома отца своего в страну, которую я укажу тебе... И пошел Аврам, как повелел ему Бог... И взял Аврам Сарай, жену свою, и Лота, племянника своего, и все достояние, которое добыли, и души, которые приобрели в Харане. И прошел Аврам... до... Шхема, до Элон-Море».
Итак, Авраам забирает самых близких людей, а также души (вместе с телами), которые «добыл» в Харане проповедью единобожия, порывает с родиной, родней и отчим домом и отправляется «в страну, которая ему будет указана» - в переводе на нормальный язык, «туда не знаю куда» - именно для того, чтобы придти «к себе», к своей сущности, к своей вере, к своей «еврейскости». И следующие за этим слова «и пошел...» «и пришел...» являются скупым описанием первой встречи первого еврея с самим собой и с Землей, которой в будущем предназначено навеки стать землею Израиля. После всячеких бавелей и харанов зазвучали, наконец, первые имена мест на НАШЕЙ земле – Элон-Море, Шхем.
В Шхеме сейчас шабат Лех Леха не празднуется. Да и сами его жители называют свой город ни Шхем, а Наблус. Он очень красиво смотрится из нашего Элон-Море. Когда-то его пригородные шоссе выстраивались в четкую шестиконечную звезду, и в жгучей южной ночи город расцветал пестрым светящимся магендавидом. Сейчас он расстроился, и похож на светящуюся медузу. Но все равно – смотрится. И «слушается». К перекличке муэдзинов, будившей меня по утрам, я привык. Довольно кстати, мелодичная. Но вот когда там начинался митинг, это было что-то. Я, конечно, арабского не понимаю, но ненависть она на всех языках ненависть, ее не надо переводить. И думаю, что с трех раз смогу догадаться, против кого эта ненависть направлена. Нет, господа, в Шхеме Лех Леха –увы! - не отмечают.
Зато в Элон-Море в этот день съезжается народ со всего Израиля и не только, религиозные люди всех мастей и не только, евреи и не только. Я же работаю в школе Кфар-Ситрин с детьми, приехавшими из России и Украины на временную учебу по программе НААЛЕ, и по окончании школы им предстоит решить, остаться ли в Израиле или ехать обратно. Меня давно подмывало привезти своих воспитанников на этот праздник. Проблема в том, что на Лех Леха все жители поселения принимают гостей, и, как говорится, местов нет. Ни спальных, ни «едальных». Можно, конечно, устроиться в местной гостинице и принимать участие в трапезах, организуемых секретариатом поселения. Но у школы денег на подобную роскошь не имеется, а у детей – подавно.
Представьте, как я возрадовался, когда мои близкие друзья позвонили мне и сообщили, что их знакомые, ежегодно по традиции навещавшие их на Лех Леха, в этом году приехать не смогут, и я могу не только сам приехать, но и прихватить с собой несколько великовозрастных крошек. Персонал школы, услышав эту новость, изъявил готовность выложить сколько нужно на дорогу нашим цадикам, так что «прихватывай, Саша, прихватывай, дорогой!» «Прихватывать так прихватывать», - решил я и начал обзванивать и остальных своих друзей из Элон-Море в поисках дополнительных посадочных мест на трапезы. Но не тут-то было. Кому ни позвонишь, у всех забито. Только и слышишь: "Саша, дорогой, где ты был две недели назад. Сейчас у нас полно гостей". По моим расчетам к полутора тысячам обитателей нашего поселения в этот день должно было прибавиться минимум столько же. Все же для десяти гавриков места за столом я наскреб. С ночлегом оказалось проще – в спортзале в «Мерказ пайс» любой желающий мог получить мат (в спортивном смысле, а не в лингвистическом) и вволю выспаться. Подвозка была из Петах-Тиквы, спецавтобусом. Всю дорогу то оттуда, то отсюда слышались восторги по поводу того, что мои хлопцы, еще не став репатриантами, едут в крамольное поселение и вообще – «русские» тоже с нами. Мои герои сидели, задрав носы. А публика вокруг, была, кстати, довольно интересная. Далеко не все представители мужского пола были в кипах, да и отдельные девушки в брюках тоже попадались. Поселенцев среди них не было, но в каждом, буквально в каждом, сквозило нечто, что составляет суть поселенца – повышенное чувство любви к земле Израиля и к народу Израиля. Чувствовалось, что даже те из них, что никогда не были в Элон-Море, возвращаются к себе. Когда-то у нас в самом Элон-Море была школа-интернат для репатриантов. Так вот один из моих тогдашних воспитанников сказал на выпускном вечере: «Теперь, где бы мы ни жили, мы всегда и всюду останемся поселенцами!» Скажут ли когда-нибудь мои нынешние орлы что-то подобное? Хотелось бы.
По приезде одни разошлись по семьям, другие отправились обживать спортзал. Когда мы явились в главную синагогу встречать субботу, народу было не так уж много. Но подобно тому, как каменная чаша горного источника по капле наполнияется чистой водой, так и каменнный сосуд синагоги по человеку, по человеку наполнялся, и, когда начались субботние песнопения, все уже было забито под завязочку.
«Слышали ль вы субботние песнопения в синагоге в Элон-Море?!» - воскликнул бы Гоголь, если бы сам слышал их. И ответил бы, удручено повесив антисемитский нос: «О, вы не слышали субботних песнопений, особенно на Лех Леха!»
А мы слышали! Каждый псалом каждым присутствующим запевается сначала вполголоса, а потом все громче, и вот уже голоса сливаются в волну, которая нарастает и девятым валом обрушивается на зал. И ты чувствуешь, как водоворот музыки и молитвы, что по сути одно и то же, подхватывает тебя, заверчивает и уносит куда-то ввысь. Лермонтов писал «И в небесах я вижу Бога». Ты же в этом пении слышишь голос Его. Мой чисто славянский друг из Москвы, гостивший в прошлом году в Израиле, обожатель и классической и современной музыки, побывав на субботней молитве в нашей синагоге, сказал: «Ничего более потрясающего я в жизни не слышал!»
А вот наши дети – все, между прочим, евреи по галахе – спали. Ни все и не все время, но в основном спали. Может, проведя всю жизнь в хабадских учебных заведениях, привыкли к другому стилю, а может, белиберда, которую они двадцать четыре часа в сутки перекачивают из наушников в свои несчастные уши, отбила у них способность воспринимать любую музыку. Правда, Мишка Х., главный заводила вдруг где-то посередине включился и начал старательно выводить незнакомые мелодии. Правда, Влад, наш главный интеллектуал, вдруг с таким чувством запел «Пойдем, мой друг, встречать невесту-субботу!» что, казалось, сверху на него заструились какие-то флюиды. И вообще к заключительному гимну «Адон Олам» уже почти все проснулись и исполнили его вполне вдохновенно. Почти все. Но вот Саша, наш главный оппозиционер, как по приходу в синагогу, плюхнувшись на сиденье, опустил голову на руки, так и не поднимал ее, пока не услышал: «Шабат шалом, Саня, пошли на трапезу!» Да и Димочка - самый младший из всех – ну так сладко посапывал!
Перед традиционным десятиминутным уроком Торы который должен был дать главный раввин поселения Эльяким Леванон, в синагоге появился почетный гость – Зеев Элькин, председатель парламентской фракции Ликуда и сопредседатель лобби за Эрец Исраэль в кнессете. В заднем ряду кто-то, очевидно, вспомнив, с членства в какой партии начиналась его политическая карьера, заклокотал: «КАДИМА! КАДИМА!» Но на него со всех сторон зашикали в том смысле, что «кто прошлое помянет». Послышалось: "Он наш!" Молодец!" "Он очень много для нас делает!"
Рав Леванон начинает урок. Как всегда, выступление его блестяще. Вневременная тема – встреча еврея с Эрец-Исраэль. Но к сожалению, к вечности этой примешивается грустная, если не сказать гнусная, повседневность. Ныне Земля Израиля – разменная монета в торге с нашими ненавистниками. А всех, кто этому торгу пытается помешать – к ногтю! Формально «Замораживание» прервано. Фактически же мало того, что всеми силами продолжают тормозить строительство в поселениях, но и вообще пытаются сделать жизнь поселенцев невыносимой. Так, сегодня утром в при въезде в маленькое поселение Хават-Гилад, созданного на места убийства арабами человека, возглавлявшего борьбу с террором и охрану поселений Гилада Зара, был задержан грузовик со... шкафами. Армейские власти объявили, что это – строительные материалы!
- Я им позвонил, - продолжает рав Леванон, - и говорю: тогда давайте обыскивать всех у входа в поселение и конфисковывать гвозди, шурупы, гайки... Это уж точно стройматериалы! В общем, отложили разбирательство до воскресенья.
Детишки мои ничего не поняли из-за незнания иврита. А знали бы - все равно бы ничего не поняли. Не их это пока проблемы. Они из другого мира. Пока.
После молитвы сотни людей высыпают на улицу. И еще сотни детей и женщин, молившихся дома, к ним присоединяются. В других синагогах служба тоже заканчивается и новые прихожане заполняют улицы. И на всех, буквально на всех, белые субботние одеяния. Месяц еще совсем тонюсенький, но темной эту ночь никак не назовешь. Тысячи людей, празднующих Лех леха, выкрасили ее в белый цвет. Белая ночь в горах Самарии! И видя это, небо улывается миллионами звезд.
После молитвы и мои дети расходятся по семьям-кормилицам. Я с двумя ребятами –иду к моему другу Шарону Коэну. Друг-то он друг, но моложе меня раза в полтора. У них, как и у всех жителей поселения полным полно гостей, причем, почти все – дети, которых пригласили Шароновы отпрыски. Мои ребятки ужасно смущаются. Это уже потом, перед уходом они на своем жиденьком иврите будут изгиляться в выражениях восторга. А сейчас они прислушиваются к тому, как этот странный Шарон, явно сефард, обсуждает с дядей Сашей романы какого-то Оруэлла. Ну дядя Саша – ладно, он в тридцать шесть к религии пришел, до тех пор успел нахвататься, но этот Шарон- с рождения «датишник», да еще и темнокожий. Про таких говорят, что они ничего, кроме своей Торы не знают. И вот, пожалуйста! А книжки, судя по тому, как дядя Саша свой разговор с Шароном перевел, интересные. Надо почитать.
Но вот доходит дело до Торы. Шарон берет слово:
- Мы с Сашей вместе работали в школе для русскоязычных подростков. И мне это очень помогло. Только пообщавшись со своими учениками, я, на двадцать седьмом году жизни начал понимать главу Лех Леха. Я понял, что не зря наши мудрецы говорят, что уход из Ура Халдейского был первым из десяти испытаний нашего праотца, последним из которых был приказ принести сына в жертву на горе Мориа. Аврам действительно совершил подвиг. Я ведь вырос в Израиле и как думал: Лех Леха это же сплошной кайф! Добро пожаловать в Израиль! Святая земля! Историческая родина! Корзина абсорбции! И только пообщавшись со своими учениками, с «олимовскими» детьми, я понял, насколько это трудно – порвать со всем и всеми, с чем и кем у тебя была кровная связь – со страной, к которой ты привык, с тамошним небом, с той культурой, с близкими, с друзьями, понемногу и с родным языком, и явиться в совершенно новый мир, с иными проблемами, с иной ментальностью.Но тяжелее всего даже не это. Ты сам должен измениться. Ты должен наполнить себя иным содержанием. Из Аврама ты должен стать Авраамом!
- Ребята! – обратился он к моим спутникам. – Ваш учитель и мой друг Саша поведал мне, что вы после школы собираетесь остаться в Израиле. Как еврей я счастлив. Но я понимаю, что вам предстоит нелегкое начало. Утешайте себя тем, что Аврааму было намного труднее. И не только потому, что на самом деле у него не было корзины абсорбции, и никто не кричал ему «Добро пожаловать в Израиль!», которого тогда тоже, кстати, не было. А в первую очередь потому, что ему было семьдесять, а вам – сколько?
- Семнадцать, - хором ответили дети, живенько вспомнив, что такое «бен кама».
- Вот то-то же, - заключил Шарон, поднимая бокал с соком. - Лехаим-лехаим!
После трапезы мои воспитанники отправились якобы в спортзал якобы спать. Я пошел к очередному другу действительно спать, не якобы. Неладное заподозрил на следующее утро, когда они не только не явились на молитву, но и, когда я явился будить их уже после молитвы, пришлось буквально сдирать бедняжек с матрацев. Правда открылась во время утренней трапезы и заставила меня расплыться в счастливой улыбке. Оказывается, они шлялись до пяти утра, перезнакомились и подружились со всей – столь обожаемой мною местной молодежью, которой тоже дома не сиделось и в постелях не лежалось, а в пять утра САМИ, без команды чуткого мадриха отправились в синагогу на первый миньян, и только потом двинулись спать. Насчет молитвы – верю, потому что обычно хлопцы пижонят своим НЕУЧАСТИЕМ в отправлении культа, и то, что сегодня произошло – настоящее чудо, которое впрочем, еврейская душа сотворяет только так, если на нее не давить и оставить в покое. А что касается ночных знакомств, то, когда мы отправились на прогулку, они, как старые приятели общались со всеми встречными моложе двадцати лет, а, раскланявшись с одной юной уроженкой Элон-Море объяснили мне: «Вообще-то она по русски ни бум-бум, но с гордостью называет себя Юлей Матрешкиной».
В этот день в нашем поселении была обширная программа. Раввины, и в первую очередь рав Леванон, давали уроки, Зеев Элькин и другой депутат Кнессета, приехавший на праздник, Ципи Хотобели, выступали перед поселенцами.
Для желающих экскурсию по поселению провел Бени Кацовер, один из основателей не только нашего поселения, но и всего поселенческого движения, начиная с создания Кирьят-Арбы. После йом-кипурской войны, когда в Иудеи уже расцвели и Гуш-Эцион и Гуш-Катиф и та же Кирьят-Арба, здесь, в Самарии, бывшая граница Израиля, так называемая «зеленая черта» превратилась в черту оседлости – едва к блок-посту приближалась машина с желтым номером, как ее разворачивали и отправляли обратно. Бени, рав Менахем Феликс и другие энтузиасты создали группу под названием Элон-Море и начали предпринимать попытки создать поселение. Ночью они переходили «Зеленую черту» и разбивали лагерь, а утром приезжали солдаты и полиция, выкручивали им руки и, побросав в грузовик, увозили. Такое происходило восемь раз.
Затим плотина была прорвана. Появилось первое поселение. Оно было создано к западу от Шхема и названо Элон-Море.
На этом новоявленные поселенцы решили не останавливаться. Едва они укоренились на новом месте, как Бени и рав Феликс отобрали из них самых обезбашенных и однажды ночью двинулись через Шхем в Восточную Самарию. Там они заняли заранее облюбованную ими гору, объявили, что Элон-Море теперь они, а прежнее поселение переименовали в Кдумим. И тут оказалось, что эта бесплодная, гора, без единой постройки, без единого дунама обработанной земли, без единой оливки, числится за каким-то арабом. Проблема. В качестве решения поселенцам предложили объявить поселение «стратегическим». По закону, существующему еще со времен турок, государство может отчудить в военных целях землю, принадлежащую частному лицу, если она никак не используется. Так объявите: "Отсюда просматривается и простреливается территория аж до Тель-Авива, мы здесь живем, чтобы охранять эту территорию, из стратегических соображений" и дело с концом. От вас тут же отстанут. Ответ был краток – мы здесь не из стратегических соображений, а потому, что мы евреи и это наша земля.
Неожиданно нашли по соседству бесхозную гору и предложили евреям передвинуться туда. Половина поселенцев согласилась, и таким образом возникло окончательное Элон-Море, нынешнее. А самые крутые сказали: «Нам и здесь хорошо!», забаррикадировались в караванах и стали ждать выселения. За три дня до предполагаемой атаки араб, владелец горы, продал ее евреям за двести тысяч долларов и слинял в Америку. Так появилось соседнее с Элон-Море поселение Итамар.
Обо всем этом Бени рассказывает ивритоязычным гостям, а я – моим любимцам. Не знаю, как те, а мои слушают во все уши. Потом засыпают меня вопросами о том, что творится в наших краях творится сейчас. Увлекаюсь и рассказываю все последние новости, включая события на въезде в Хават-Гилад. Пацаны рвутся в бой.
- Поедем туда, покажем им! – кричат они.
- Обязательно, - говорю. – Нам не хватает только чтобы вас депортировали из страны как иностранцев, нарушающих закон!
- Ну ничего, - заключает мудрый Влад. – Вот скоро мы получим гражданство, и тогда...
Уж постоим мы головою
За родину свою.
Вечером, когда садимся в автобус, набираюсь смелости:
- Ну как вам?
В ответ хором:
- Дядя Саша, а когда опять сюда?
Обратите внимание – не «можно ли». Это-то уже решено. Ты только скажи когда, дядя Саша.
Я не очень доверяю экстазу. К утру он обычно проходит. Мне нужно другое – желание. Рав Михаэль Гитик как-то подметил, что китайские и еврейские мудрецы по-разному отвечают на вопрос, с чего начинается путь в тысячу ли (или парсот). Те отвечают: «С певого шага», а наши – с желания идти. Что до моих юных мудрецов, то им предстоит путь куда длиннее – из мира в мир.
На следующий день, когда я приехал на уроки, они сразу же подскочили ко мне с вопросом: «Дядя Саша! Ну что там Хават-Гилад?»